В 11 часов дня Эмир Кустурица, страдающий ночной бессонницей, обычно еще спит. Когда в его номер парижского отеля пришли журналисты Liberation для интервью, ему пришлось срочно вставать с постели. Разговор шел о его 8-м полнометражном фильме "Жизнь - это чудо", который он представил на кинофестиваль в Каннах - через 9 лет после получения "Золотой пальмовой ветви" за фильм "Подземка" (Underground), и через почти 20 лет - за киноленту "Когда папа был в командировке". (Перевод интервью публикует Inopressa.ru).

- Зачем вам понадобилось снимать картину о войне в Югославии через девять лет после "Подземки"?

- Чтобы продемонстрировать свое отношение к конфликту на Балканах, показать то, что скрывалось за телевизионным "декором" войны. Но главное - чтобы снять красивый фильм о любви, сделать то, на что я, как я сам полагал, уже был не способен. Лента "Жизнь - это чудо" повествует о двух важнейших элементах человеческого бытия - о любви и семье. И о том, как во время войны все это ставится под вопрос. Я не хотел описывать войну как событие, нуждающееся в расшифровке, потому что объяснять там нечего. Я хотел любой ценой избежать идеологического ракурса, того, что я называю "крестоносно-гуманистической ангажированностью".

- Вы стали политически корректным?

- Конечно, нет. Быть политкорректным - значит снимать фильмы для Диснея или быть европейским Диснеем. Это не помогает кинематографу. Я остаюсь некорректным, потому что упрямо придерживаюсь тех же идеалов, с которыми я дебютировал во времена, когда мы в Югославии жили при титовском монархо-большевизме. Повод для бунтарства всегда есть.

- Опасаетесь ли вы критики, подобной той, которую вызвало "Подземка"?

- Не думаю, хотя все может быть. В 1994 году на меня набросились, даже не зная, что за фильм я сделал (намек на Алена Финкелькраута, который осудил "Подземку" за "просербскую позицию", не посмотрев картины. - Liberation). Но многие зрители признали, что на самом деле все иначе, чем говорили мои критики. Если на "Жизнь - это чудо" нападут по политическим мотивам, это будет просто минутной вспышкой. Повторяю, в этой картине я не собирался ничего описывать или доказывать: я просто хотел "вписать" войну в любовный роман между мужчиной и женщиной, которых свела война. Впрочем, эта история любви так сильна, что она хорошо смотрелась бы в любом другом геополитическом контексте, например на фоне событий в Руанде или Сьерра-Леоне.

- Тем не менее, вы все же показываете некоторые реалии войны в бывшей Югославии. В частности, контрабандистов-мафиози и первые всполохи конфликта, проявившиеся во время футбольного матча...

- Это правда, что в начале 1990-х годов националистические настроения часто выражались через спорт, который может выступать как репетиция войны. Футбол был свидетелем и даже участником распада Югославии, тогда как в прошлом он способствовал объединению страны. Именно на матче между "Сплитом" (хорватским клубом) и белградской "Црвеной звездой" (сербским клубом) в 1990 году впервые был публично сожжен югославский флаг. Для многих это стало символом начала войны. Но я в то время этого не понимал или не хотел этого видеть. Как и в 1992 году, когда я наивно полагал, что в Боснии еще можно провести межнациональный культурный фестиваль. Министр культуры Боснии тогда настоятельно рекомендовал мне провести его в каком-нибудь городе с преимущественно мусульманским населением, но ни в коем случае не в сербской зоне. Что это означало, я понял слишком поздно.

-Вы до сих пор сожалеете о многонациональной Югославии вашего детства?

- Она исчезла навсегда. Моя национальность "интернациональна", но я по-прежнему очень горжусь тем, в какой обстановке прошло мое детство. Той смешанностью, которая существовала тогда. В 1990-е годы были люди, объяснявшие вам, что представляла из себя моя страна, и это было странно... Только югослав может понять всю сложность истории этой страны.

- Смесь романтизма и тривиальности, присутствующая в ваших произведениях, - это югославская черта?

Вся жизнь соткана из сочетания вульгарности и драматизма. Показывать это смешение - значит сопротивляться однообразию. Я делаю это не из модернистского желания шокировать людей, но для того, чтобы быть современным настолько, насколько это возможно, затрагивая чувствительные струны человеческой души.

- Вернетесь ли вы в Сараево?

- Нельзя возвращаться в страну, которая сожгла твой дом (в 1995 году дом Эмира Кустурицы был разграблен и разрушен мусульманскими боевиками. - Liberation).

- А в США - чтобы вновь, через двенадцать лет после "Сна Аризоны", попытать американского счастья?

- Почему бы и нет? В целом я не имею ничего против американцев, я против Голливуда, который отказывается говорить о реальном мире. За последние лет тридцать Голливуд не привел нам ни одного конкретного доказательства того, что американцы остаются людьми, у которых случаются проблемы на работе, у которых есть какие-то политические убеждения. К счастью, есть еще молодые режиссеры вроде Пола Томаса Андерсона или моего друга Джима Джармуша, которые еще умеют снимать прекрасные фильмы. Если бы Голливуд пригласил меня снимать фильм в Америке, я был бы исключительно осторожен: я бы снял мой фильм, а не их фильм. Поэтому-то они меня и не зовут!

Ссылки по теме: