- Вот вы говорите, что человек не может сам по себе понять, что хороню,
что дурно, что все дело в среде, что среда заедает. А я думаю, что все дело
в случае. Я вот про себя скажу.
Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, шедшего
между нами, о том, что для личного совершенствования необходимо прежде
изменить условия, среди которых живут люди. Никто, собственно, не говорил,
что нельзя самому понять, что хорошо, что дурно, но у Ивана Васильевича была
такая манера отвечать на свои собственные, возникающие вследствие разговора
мысли и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни. Часто он
совершенно забывал повод, по которому он рассказывал, увлекаясь рассказом,
тем более что рассказывал он очень искренно и правдиво.
Так он сделал и теперь.
- Я про себя скажу. Вся моя жизнь сложилась так, а не иначе, не от
среды, а совсем от другого.
- От чего же? - спросили мы.
- Да это длинная история. Чтобы понять, надо много рассказывать.
- Вот вы и расскажите.
Иван Васильевич задумался, покачал головой.
- Да, - сказал он. - Вся жизнь переменилась от одной ночи, или, скорее
утра.
- Да что же было?
- А было то, что был я сильно влюблен. Влюблялся я много раз, но это
была самая моя сильная любовь. Дело прошлое; у нее уже дочери замужем. Это
была Б..., да, Варенька Б..., - Иван Васильевич назвал фамилию. - Она и в
пятьдесят лет была замечательная красавица. Но в молодости, восемнадцати
лет, была прелестна: высокая, стройная, грациозная, и величественная, именно
величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла
иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и
высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то
царственный вид, который отпугивал бы от нее, если бы не ласковая, всегда
веселая улыбка и рта, и прелестных блестящих глаз, и всего ее милого,
молодого существа.
- Каково Иван Васильевич расписывает.
- Да как ни расписывай, расписать нельзя так, чтобы вы поняли, какая
она была. Но не в том дело: то, что я хочу рассказать, было в сороковых
годах. Был я в то время студентом в провинциальном университете. Не знаю,
хорошо ли это, или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете
никаких кружков, никаких теорий, а были мы просто молоды и жили, как
свойственно молодости: учились и веселились. Был я очень веселый и бойкий
малый, да еще и богатый. Был у меня иноходец лихой, катался с гор с
барышнями (коньки еще не были в моде), кутил с товарищами (в то время мы
ничего, кроме шампанского, не пили; не было денег - ничего не пили, но не
пили, как теперь, водку). Главное же мое удовольствие составляли вечера и
балы. Танцевал я хорошо и был не безобразен.
- Ну, нечего скромничать, - перебила его одна из собеседниц. - Мы ведь
знаем ваш еще дагерротипный портре... |
News
