С ноябрьских праздников в Ленинграде установились морозы. Собираясь в
редакцию, я натянул уродливую лыжную шапочку, забытую кем-то из гостей.
Сойдет, думаю, тем более что в зеркало я не глядел уже лет пятнадцать.
Приезжаю в редакцию. Как всегда, опаздываю минут на сорок.
Соответственно, принимаю дерзкий и решительный вид.
Обстановка в комнате литсотрудников - мрачная. Воробьев драматически
курит. Сидоровский глядит в одну точку. Делюкин говорит по телефону шепотом.
У Милы Дорошенко вообще заплаканные глаза.
- Салют, - говорю, - что приуныли, трубадуры режима?!
Молчат. И только Сидоровский хмуро откликается;
- Твой цинизм, Довлатов, переходит все границы.
Явно, думаю, что-то случилось. Может, нас всех лишили прогрессивки?..
- Что за траур, - спрашиваю, - где покойник?
- В Куйбышевском морге, - отвечает Сидоровский, - похороны завтра.
Еще не легче. Наконец, Делюкин кончил разговор и тем же шепотом
объяснил:
- Раиса отравилась. Съела три коробки нембутала.
- Так, - говорю, - ясно. Довели человека!..
Раиса была нашей машинисткой - причем весьма квалифицированной.
Работала она быстро, по слепому методу. Что не мешало ей замечать
бесчисленное количество ошибок.
Правда, замечала их Раиса только на бумаге. В жизни Рая делала ошибки
постоянно.
В результате она так и не получила диплома. К тому же в двадцать пять
лет стала матерью-одиночкой. И наконец, занесло Раису в промышленную газету
с давними антисемитскими традициями.
Будучи еврейкой, она так и не смогла к этому привыкнуть. Она дерзила
редактору, выпивала, злоупотребляла косметикой. Короче, не ограничивалась
своим еврейским происхождением. Шла в своих пороках дальше.
Раису бы, наверное, терпели, как и всех других семитов. Но для этого ей
пришлось бы вести себя разумнее. То есть глубокомысленно, скромно и чуточку
виновато. Она же без конца демонстрировала типично христианские слабости.
С октября Раису начали травить. Ведь чтобы ее уволить, нужны были
формальные основания. Необходимо было объявить ей три или четыре выговора.
Редактор Богомолов начал действовать. Он провоцировал Раю на грубость.
По утрам караулил ее с хронометром в руках. Мечтал уличить ее в
неблагонадежности. Или хотя бы увидеть в редакции пьяной.
Все это совершалось при единодушном молчании окружающих. Хотя почти все
наши мужчины то и дело ухаживали за Раисой. Она была единственной свободной
женщиной в редакции.
И вот Раиса отравилась. Целый день все ходили мрачные и торжественные.
Разговаривали тихими, внушительными голосами. Воробьев из отдела науки
сказал мне:
- Я в ужасе, старик! Пойми, я в ужасе! У нас были такие сложные,
запутанные отношения. Как говорится, тысяча и одна ночь... Ты знаешь, я
женат, а Рая человек с характером... Отсюда всяческие комплексы... Надеюсь,
ты мен... |
News
