Всю ночь миссис Наваррес выла, и ее завывания заполняли дом подобно
включенному свету, так что никто не мог уснуть. Всю ночь она кусала свою
белую подушку, и заламывала худые руки, и вопила: "Мой Джо!" К трем часам
ночи обитатели дома, окончательно отчаявшись, что она хоть когда-нибудь
закроет свой размалеванный красный рот, поднялись, разгоряченные и
решительные, оделись и поехали в окраинный круглосуточный кинотеатр. Там Рой
Роджерс гонялся за негодяями сквозь клубы застоявшегося табачного дыма, и
его реплики раздавались в темном ночном кинозале поверх тихого
похрапывания.
На рассвете миссис Наваррес все еще рыдала и вопила.
Днем было не так уж плохо. Сводный хор детей, орущих там и сям по всему
дому, казался спасительной благостыней, почти гармонией. Да еще пыхтящий
грохот стиральных машин на крыльце, да торопливая мексиканская скороговорка
женщин в синелевых платьях, стоящих на залитых водой, промокших насквозь
ступеньках. Но то и дело над пронзительной болтовней, над шумом стирки, над
криками детей, словно радио, включенное на полную мощность, взмывал голос
миссис Наваррес.
-- Мой Джо, о бедный мой Джо! -- верещала она.
В сумерках заявились мужчины с рабочим потом под мышками. По всему
раскаленному дому, развалясь в прохладных ваннах, они ругались и зажимали
уши ладонями.
-- Да когда же она замолкнет! -- бессильно гневались они.
Кто-то даже постучал в ее дверь:
-- Уймись, женщина!
Но миссис Наваррес только завизжала еще пуще: "Ох, ах! Джо, Джо!"
-- Сегодня дома не обедаем! -- сказали мужья своим женам. Во всем доме
кухонная утварь возвращалась на полки, двери закрывались, и мужчины спешили
к выходу, придерживая своих надушенных жен за бледные локотки.
Мистер Вильянасуль, в полночь отперев свою ветхую рассыпающуюся дверь,
прикрыл свои карие глаза и постоял немного, пошатываясь. Его жена Тина
стояла рядом, вместе с тремя сыновьями и двумя дочерьми (одна грудная).
-- О Господи, -- прошептал мистер Вильянасуль. -- Иисусе сладчайший,
спустись с креста и утихомирь эту женщину.
Они вошли в свою сумрачную комнатушку и взглянули на голубой огонек
свечи, мерцавший под одиноким распятием. Мистер Вильянасуль задумчиво
покачал головой:
-- Он по-прежнему на кресте.
Они поджаривались в своих постелях, словно мясо на угольях, и ночь
поливала их собственными приправами. Весь дом полыхал от крика этой
несносной женщины.
-- Задыхаюсь! -- Мистер Вильянасуль пронесся по всему дому и вместе с
женой удрал на крыльцо, покинув детей, обладавших великим и волшебным
талантом спать, несмотря ни на что.
Неясные фигуры толпились на крыльце. Дюжина мужчин молчаливо
сутулилась, сжимая в смуглых пальцах дымящиеся сигареты; облаченные в
синель женщины подставлялись под слабый летний ночной ветерок. Они
двигались, с... |