Космос был черным, куда ни глянь -- сплошная чернота. Ни единого
просвета, ни единой звезды.
Не потому, что не стало звезд... В сущности, именно мысль, что
звезды могут исчезнуть, буквально исчезнуть, леденила Петра Хэнcена.
Это был старый кошмар, как его ни подавляй, но дремлющий в подсознании всех
космических дальнепроходцев.
Когда совершаешь прыжок через пространство тахионов, как знать, куда
попадешь? Можешь с какой угодно точностью рассчитать время и расход
горючего, можешь иметь лучшего в мире термоядерщика, но от принципа
неопределенности никуда не деться. Промах всегда возможен, - больше того --
даже неминуем.
А при скоростях, с которыми мчатся тахионы, ошибка на волосок может
обернуться тысячью световых лет.
Что как окажешься без всяких ориентиров, не сможешь определиться и
найти обратный путь?
Исключено, говорят ученые. Во всей Вселенной, говорят они, нет места,
откуда не видны были бы квазары, а уже по ним одним можно сориентироваться.
Да и вероятность выскочить при обычном прыжке за пределы Галактики равна
одной десятимиллионной, а за пределы таких, скажем, галактик, как Андромеда
или Маффей 1, -- что-нибудь порядка одной квадриллионной. Выкиньте это из
головы, говорят ученые.
Значит, когда корабль возвращается из парадоксального пространства
сверхсветовых скоростей в обычный, знакомый мир нормальных физических
законов, звезды должны быть видны. Если же их все-таки не видишь, значит, ты
угодил в пылевое облако -- вот единственное объяснение.
Если не считать ревниво оберегаемых термоядерщиками тайн, Хэнсен,
высокий, угрюмый человек с дубленой кожей, знал все о суперкораблях, вдоль и
поперек бороздящих Галактику и ее окрестности. Сейчас он был один в милом
его сердцу капитанском отсеке. Отсюда он мог связаться с любым человеком на
корабле, взглянуть на показатели любых приборов, и ему нравилась эта
возможность незримо присутствовать всюду.
Впрочем, сейчас Хэнсена ничто не радовало. Он нажал клавишу и спросил:
-- Что еще, Штраус?
-- Мы в рассеянном скоплении, -- ответил голос Штрауса. -- Во всяком
случае, уровень излучения в инфракрасном и микроволновом диапазонах
свидетельствует о рассеянном скоплении. Беда в том, что мы не можем
сориентироваться. Никакой надежды.
-- В обычном свете видимости совсем нет?
-- Абсолютно. И в ближнем инфракрасном -- тоже. Облако густое, как
каша. -- А его размеры? -- Решительно невозможно определить.
-- Далеко ли может быть ближайший край?
-- Не имею ни малейшего представления. Может, одна земная неделя, а
может, десять световых лет.
-- Вы разговаривали с Вильюкисом?
-- Да! -- отрывисто произнес Штраус.
-- Что он говорит?
-- Почти ничего. Он дуется. Он, конечно, воспринимает все это как
личное оскорбление.
-- Конечно, -- Хэнсен бесшумно вздохну... |
News
