Фроим Грач был женат когда-то. Это было давно, с того времени прошло
двадцать лет. Жена родила тогда Фроиму дочку и умерла от родов. Девочку
назвали Басей. Ее бабушка по матери жила в Тульчине. Старуха не любила
своего зятя. Она говорила о нем: Фроим по занятию ломовой извозчик, и у
него есть вороные лошади, но душа Фроима чернее, чем вороная масть его
лошадей...
Старуха не любила зятя и взяла новорожденную к себе. Она прожила с
девочкой двадцать лет и потом умерла. Тогда Баська вернулась к своему
отцу. Это все случилось так.
В среду, пятого числа, Фроим Грач возил в порт на пароход "Каледония"
пшеницу из складов общества Дрейфус. К вечеру он кончил работу и поехал
домой. На повороте с Прохоровской улицы ему встретился кузнец Иван
Пятирубель.
- Почтение, Грач, - сказал Иван Пятирубель, - какая-то женщина
колотится до твоего помещения...
Грач проехал дальше и увидел на своем дворе женщину исполинского роста.
У нее были громадные бока и щеки кирпичного цвета.
- Папаша, - сказала женщина оглушительным басом, - меня уже черти
хватают со скуки. Я жду вас целый день... Знайте, что бабушка умерла в
Тульчине.
Грач стоял на биндюге и смотрел на дочь во все глаза.
- Не крутись перед конями, - закричал он в отчаянии, - бери уздечку у
коренника, ты мне коней побить хочешь...
Грач стоял на возу и размахивал кнутом. Баська взяла коренника за
уздечку и подвела лошадей к конюшне. Она распрягла их и пошла хлопотать на
кухню. Девушка повесила на веревку отцовские портянки, она вытерла песком
закопченный чайник и стала разогревать зразу в чугунном котелке.
- У вас невыносимый грязь, папаша, - сказала она и выбросила за окно
прокисшие овчины, валявшиеся на полу, - но я выведу этот грязь, -
прокричала Баська и подала отцу ужинать.
Старик выпил водки из эмалированного чайника и съел зразу, пахнущую как
счастливое детство. Потом он взял кнут и вышел за ворота. Туда пришла и
Баська вслед за ним. Она одела мужские штиблеты и оранжевое платье, она
одела шляпу, обвешанную птицами, и уселась на лавочке. Вечер шатался мимо
лавочки, сияющий глаз заката падал в море за Пересыпью, и небо было
красно, как красное число в календаре. Вся торговля прикрылась уже на
Дальницкой, и налетчики проехали на глухую улицу к публичному дому Иоськи
Самуэльсона. Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, в
цветных пиджаках. Глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке,
и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папиросную
бумагу. Отлакированные их пролетки двигались шагом, в каждом экипаже сидел
один человек с букетом, и кучера, торчавшие на высоких сиденьях, были
украшены бантами, как шафера на свадьбах. Старые еврейки в наколках лениво
следили течение привычной этой процессии - они были ко всему равнодушны,
старые еврейки, и только сыновья лавочников и корабе... |
News
